Публикация статей

img 3

Если у Вас есть вопросы по публикации в электронном журнале "Теория и практика психоанализа", пишите на почту

filatov_filipp@mail.ru

 

Для того, чтобы предварительно ознакомиться с требованиями к статьям, посетите раздел "Авторам".

Филатов Ф.Р. Вторая история психоанализа

Филатов Ф.Р.

Вторая история психоанализа

Аннотация. Согласно автору статьи, психоанализ имеет две масштабные истории: внутреннюю историю собственного становления, легитимации и распространения, и внешнюю историю, позволяющую отследить влияние идей и концепций на сам предмет изучения – человека, его природу, культуру и общество. Статья посвящена «второй истории» психоанализа.

Ключевые слова: внутренняя история, внешняя история, открытие бессознательного, истерия, поток сознания.

Abstract. According to the author of the article, psychoanalysis has two large-scale histories: an internal history of its own formation and legitimation, and an external history that allows us to track the influence of ideas and concepts on the subject of study itself – a person, his nature, culture and society. The article is devoted to "the second history" of psychoanalysis.

Key words: inner history, outer history, discovery of the unconscious, hysteria, stream of consciousness

 

Психоанализ интенсивно развивается уже в третьем столетии, и каждый этап этого развития сопровождается значимыми изменениями не только в категориальном аппарате, методологии и психотерапевтической технике, но и в том влиянии, которое психоаналитическое движение оказывает на различные области культуры и социальной жизни. На данном отрезке большого пути вполне допустимо, на наш взгляд, задаться вопросом об этом влиянии как о дополнительном и самостоятельном эффекте, не учтенном теми историографами, что фокусируются, главным образом, на вопросах институционализации психоанализа, его оформления в самостоятельное психологическое учение, разветвления на конкурирующие школы и т.д. При определенном панорамном взгляде можно увидеть, что в силу неслучайного стечения обстоятельств и скрещения судеб, психоанализ сам по себе сделался исторической силой, определившей многие важные социокультурные процессы как века XX-го, так и нынешней эпохи.

Известный американский социальный психолог Кеннет Джерджен [2] отмечал, что психологическое исследование в известной степени становится историческим. Факты относительно психической и социальной природы человека, добытые психологами, исторически трансформируются под влиянием объясняющих их научных теорий. Эти теории, в особенности наиболее авторитетные и признанные среди них, становятся факторами и агентами исторических изменений. Например, новое понимание законов, причин и мотивов человеческого поведения, сформированное психологами и ставшее общественным достоянием, оказывает влияние на характер этого поведения в различных социальных группах, так или иначе соприкасающихся с психологией. То, что было предугадано, открыто или установлено в лабораториях и научных центрах, клиниках и частных психотерапевтических кабинетах, со временем находит особое отражение в зеркале социальной репрезентации, своеобразно преломляется в системе представлений, убеждений и установок, разделяемых людьми из разных культурных сообществ.

В частности, первоначально инициированный психоанализом интерес к бессознательному психическому порождает в кругах интеллектуалов особый род рефлексии, который находит яркое выражение в модернистской исповедальной литературе с характерными для неё приемами «потока сознания», затем, начиная со второй половины XX века проявляется в киноязыке и с кинематографом входит в массовую культуру. Изначально научный и понятный избранному кругу специалистов термин «комплекс» постепенно входит в обыденную речь, и вот уже эпитет «закомплексованный» становится элементом описания других и самоописания в повседневном лексиконе людей, никогда не читавших Фрейда и Юнга. Примеров такой миграции идей и концептов из научного дискурса в повседневную речевую практику можно привести превеликое множество.

Указанное воздействие научного дискурса распространяется и на широкую область исторических феноменов, благодаря внедрению в социальную практику новых принципов описания человека толпы, творца культуры и политического лидера, стихийных масс и организованных сообществ, систем воспитания и религиозных практик, войн и конфликтов, революций и авторитарных режимов. Трансляция этих новых способов описания становится делом уже не ученых, но журналистов, обозревателей и др. профессионалов, занятых не отысканием истины, но формированием общественного мнения.

Таким образом, научное знание имеет две масштабные истории: внутреннюю историю собственного становления, легитимации и распространения, и внешнюю историю, позволяющую отследить влияние идей и концепций на сам предмет изучения – человека, его природу, культуру и общество. Две истории, несомненно, имеет и психоанализ – как мировой, так и российский. Причем первая история, охватывающая поступательное развитие школ, исследовательских направлений и методов, изучалась чаще и основательнее, чем вторая, позволяющая осмыслить психоанализ в аспекте глобальных культурно-исторических событий. Еще только предстоит научно отрефлексировать то обстоятельство, что психоанализ как таковой, как форма знания и дискурсивная практика, является не только инструментом исследования, но и «зеркалом» истории, отражением масштабного исторического процесса. То, каким образом понимается психическое, природа человека, его детство, семейные отношения, закономерности развития, характеризует не только историю идей и социальных институтов, но и само существо эпохи.

Уже в 1928 г. талантливый советский критик Фрейда В.Н. Волошинов (лингвист и философ «круга Михаила Бахтина», под именем которого, возможно, печатался сам М. Бахтин) в очерке «Фрейдизм» правомерно утверждал: «Всякий, желающий глубже понять духовное лицо современной Европы, не может пройти мимо психоанализа: он стал слишком характерной, неизгладимой чертой современности» [1, с. 270].

Сегодня мы можем констатировать, что психоанализ и отношение к его открытиям, представителям и базисным принципам своеобразно характеризуют различные исторические эпохи: от зарождения теории Фрейда в Австро-Венгерской империи Франца-Иосифа до наших дней. Или применительно к российскому психоанализу: от дореволюционного всплеска научного и философского интереса к фрейдизму (отмеченного как восторженным энтузиазмом, так и крайним критицизмом) до современной постсоветской ситуации, в которой психоанализ по-прежнему ищет и отстаивает собственную научную идентичность на пересечении академической психологии, психиатрии и философии.

С момента своего возникновения психоанализ ознаменовал не только коперниковский поворот в западноевропейском мышлении, но и системные, имевшие далеко идущие последствия изменения в таких взаимосвязанных социальных практиках, как психотерапия, педагогика (и соответствующая наука, и вся система воспитания в целом, включая сексуальное просвещение), подготовка специалистов помогающих профессий. Психоанализ изменил общую направленность гуманитарных исследований, в ряде случаев обусловив своим появлением назревавшие кризисы их парадигмальных оснований. Артикулированная Фрейдом, его сторонниками и оппонентами проблематика бессознательного раздвинула горизонты понимания человека, семьи, общества и культуры. Как отмечал Г.Ф. Элленбергер, открытие бессознательного было связано с масштабной «культурной революцией, сравнимой по значению, разве что, с той, начало которой положил Дарвин» [5, с. 7].

Историческая миссия психоанализа определилась уже на первом этапе его становления (конец XIX столетия), когда З. Фрейд дал достаточно скромную дефиницию своего детища как факультативного, т.е. дополнительного и необязательного метода лечения истерии. Уже в этом первоначальном выборе предметного поля психоанализа проявилась проницательность Фрейда не только как клинициста, но и как будущего социального философа. По-новому истолкованная и понятая Фрейдом истерия была не просто женской болезнью с неясными предпосылками, но культурным феноменом, в котором, как в смысловом сгустке, переплелись противоречия старой и новой эпохи. Обнаружив «истерию у мужчин», что стоило крупного скандала в сексистски настроенных научных кругах Вены, Фрейд способствовал преодолению закоренелого стереотипа по отношению, как к самой болезни, так и к женской природе в целом, – стереотипа, обусловленного многовековой дискриминацией, предрассудками и издержками пуританской морали. Изучая психопатологию вне клинического контекста, т.е. психопатологию обыденной жизни, он впервые по-настоящему соединил «патос» и «логос»: болезнь, страдание, женское неблагополучие в психоанализе обрели голос, право высказывания. Именно Фрейд артикулировал проблему подавленного психического и одновременно подавленной женской субъектности, понимаемой в негативном ключе, как чувственность, «греховная» и «грязная» сексуальность; именно он, не будучи социологом, вскрыл социокультурные механизмы такого подавления. В психоанализе женщина и «тёмная» (бессознательная) человеческая душа получили возможность говорить о своих желаниях и тайных недомоганиях, а ведь всего двумя столетиями ранее подобные исповеди фиксировались в протоколах инквизиторских процессов и приводили несчастных на костры. То, что поначалу диагностировалось и каралось, как признак одержимости и свидетельство пакта с Дьяволом, а затем, в более гуманную просвещенческую эпоху расценивалось, как показатель конституциональной слабости женщины, благодаря психоанализу стало отправным пунктом переосмысления женской гендерной идентичности. Психоаналитическое понимание истерии, пусть опосредованно, повлияло на изменение положения женщины в западноевропейском обществе, на формирование новых способов её самоопределения.

Язык, на котором женщина и бессознательная душа смогли говорить в особом диалогическом пространстве, созданном психоанализом, в XX в. постепенно сделался новым языком литературы и искусства. Раскрепощение пациента на кушетке посредством свободных ассоциаций и хождение королевской дорогой сновидений, по сути, стали прообразом, – хотя Фрейд, конечно, не мог этого предвидеть, – новаторских поисков в модернистской авангардной культуре. Фрейдовская идея о конфликте и взаимодействии сознания и бессознательного нашла воплощение и продолжение в литературе «потока сознания» с присущим ей размыванием жестких нарративных структур, в дадаизме, сюрреализме и других иррациональных течениях мирового искусства, сторонники которых прибегали к практикам спонтанного бессознательного самовыражения, таким как автоматическое письмо; в абсурдизме и антидраме, где канва сценического действия не укладывается в повседневную логику и не согласуется со здравым смыслом. И хотя сам термин «поток сознания», посредством которого филологи и литературоведы описывают специфические особенности письма в романах М. Пруста, Дж. Джойса, В. Вульф, восходит к патриарху американской психологии У. Джемсу (приветствовавшему Фрейда в 1909 г. во время его визита в США), именно открытая Фрейдом техника свободных ассоциаций позволила прочувствовать описанный Джемсом «гераклитов поток» внутренней жизни непосредственно, а не умозрительно, чем и способствовала «раскрепощению» литературного языка. Иными словами, психоанализ выступил фактором развития модернистской культуры, хотя современная историографическая наука едва ли располагает достаточными средствами для изучения в полном объеме его влияния на указанную сферу.

В период между двумя мировыми войнами, ознаменованный революциями, реакциями и тяжелейшими экономическими кризисами, психоанализ неожиданно перемещается в поле актуальной мировой политики. Он становится своеобразным вызовом тоталитарным режимам, которые, определяя свои мировоззренческие основания, по давней логике «охоты на ведьм» назначают Фрейда и его последователей на роль заклятых идеологических врагов. В нацистской Германии психоанализ запрещается и преследуется как еврейская наука, унижающая расовое достоинство истинного арийца. Книги Фрейда, по его собственным словам, «в достойной компании» придаются пламени на берлинском книжном аутодафе 10 мая 1933 г. – «во имя благородства человеческой души» [3].

За океаном прямо противоположная картина. Практически одновременно разворачивается экспансия психоанализа в Новом Свете, и к середине прошлого столетия созданная Фрейдом и его сторонниками диалогическая практика превращается в США в один из атрибутов респектабельности и национального образа жизни.

Драма идей, в центре которой психоанализ находился с конца предыдущего XIX в., перерастает в драму историческую, в настоящую шекспировскую трагедию. После аншлюса Австрии пожилой Зигмунд Фрейд, помещенный под домашний арест, становится символическим заложником Гитлера. Либеральная общественность, интеллигенция и правительства ряда стран (в первую очередь, США в лице президента Ф. Рузвельта и его сподвижника, соавтора Фрейда У. Буллита), включаются в процесс вызволения отца психоанализа из плена тех темных сил, которые угрожают свободе слова, цивилизации и прогрессу человечества. Фигура Фрейда заставляет участников этой драмы разойтись по разным лагерям, причем на стороне патриарха глубинной психологии неожиданно оказывается фашист Бенито Муссолини, вероятно, желавший прослыть «просвещенным тираном» и похлопотавший за пленника перед своим германским соратником [3].

Более сложная и неоднозначная ситуация вокруг психоанализа наблюдается в Советском Союзе, где сначала (1920-е гг.) его теория и методология были внедрены в коллективный эксперимент по созданию нового советского человека, а затем (1930-е гг.) началось искоренение психоанализа как «педологического извращения». Попытка плодотворного союза фрейдизма и марксизма как двух радикальных теорий, критикующих буржуазное общество и порожденное им «ложное сознание», к началу 1930-х гг. провалилась (на Западе фрейдо-марксизм просуществовал дольше и трансформировался в учениях В. Райха, Э. Фромма и др.). Идеологический поворот в конце 1920-х гг. ознаменовался жестким противопоставлением Фрейда Марксу и, вероятно, негласным отождествлением российского психоанализа с троцкизмом (Л. Троцкий проявлял к учению Фрейда живой интерес). Позднее в СССР в учении Фрейда усматривали и характерный продукт буржуазного мышления, и очевидный тупик, в котором оказалась западная гуманитарная наука.

Мы видим, как идеологические системы и политические режимы в 1930-е гг. стремятся определиться по отношению к психоанализу, конфронтируя с ним или интегрируя его в более обширную (либеральную, просвещенческую) модель, организуя травлю, вытравливая или приручая, ставя на службу собственным долгосрочным проектам. Иными словами, учение Фрейда и психоаналитическое движение сами по себе становятся идеологической, политической и социальной проблемой. Настал тот исторический момент, когда психоанализ уже невозможно было игнорировать, не замечать, усматривая в нем лишь безобразный скандал в почтенном ученом сообществе, явный моветон в семействе вполне благопристойных наук, шарлатанское извращение научного знания о человеке или модное веянье элитарной культуры, существующее вдали от главных событий и переломов эпохи. Теперь отношение к психоанализу и даже лично к Фрейду в известной мере характеризует конкретный режим, соответствующий ему политический миф и предписанный им образ общественной жизни: в одной части света с психоанализом борются, его искореняют, тогда как в другой он становится элементом повседневных социальных практик, ассимилируется, активно внедряется в массовую культуру. Исход психоанализа с неспокойного европейского континента приводит к ощутимому дисбалансу и историческому парадоксу. Психоаналитические общества, институты и кабинеты стремительно открываются в Новом Свете, где уже в 1940-е гг. начинается засилье фрейдизма, пост- и неофрейдизма; вскоре детище Фрейда, порождение венского модерна и европейского духовного кризиса, воспринимается уже как американское новшество, неотделимое от фабрики грез и др. заокеанских изобретений, тогда как в оккупированной Гитлером Европе оставшиеся психоаналитики работают либо в подполье, либо, став узниками – героически – в концлагерях, на грани жизни и смерти, поддерживая своих товарищей по несчастью. Респектабельность американского психоанализа так контрастирует с изгойничеством европейского!

Вышедший на экраны в победном 1945 году фильм А. Хичкока «Завороженный» явил миру новый образ психоаналитика в исполнении великого русского (на тот момент голливудского) актера Михаила Чехова. Чеховский персонаж лишен ореола таинственности и обскурантизма, всех атрибутов, которые связывались с «ненаучным» или «околонаучным» психоанализом в прошлые три десятилетия. Он по-прежнему выступает для своего пациента проводником в темный мир сновидений, но при этом олицетворяет респектабельность и даже ангажированность, полную интегрированность в общественную жизнь своей эпохи и класса.

Респектабельный заокеанский психоанализ в 1950-е – начале 1960-х гг. воспринимается в послевоенной Европе как нечто самостоятельное, оторванное от своих австрийских корней и во многом чуждое. Как это ни парадоксально, детище Фрейда представителями среднего класса не идентифицируется в числе европейских достижений и ценностей. Это атрибут американского образа жизни, не затронутого ужасами мировой войны, многолетнее и дорогостоящее развлечение весьма состоятельных людей, прихоть избалованной буржуазии. Такую репрезентацию психоанализа авторитетнейший социальный психолог Серж Московичи обнаруживает во Франции в 1961 г. [6]. Можно ли было тогда предвидеть, что этот «буржуазный», находящийся на службе элит психоанализ, пережив новые переинтерпретации в рамках Франкфуртской социологической школы и вновь породнившись с марксизмом, станет идеологической основой молодежных бунтов и революций 1968-го; что идеи З. Фрейда, наряду с идеями В. Райха, Г. Маркузе, Ж.-П. Сартра выведут на улицы Парижа и др. столиц рассерженную молодежь, решившую под знаменем сексуальной революции, во многом вдохновленной психоаналитическими теориями, перевернуть вверх дном миропорядок, установленный поколением «отцов»?

Пройдет еще несколько лет, и в 1970-е гг., благодаря работам М. Фуко (прежде всего, его «Истории сексуальности» [4]) сформируется новое понимание психоанализа как особой дискурсивной практики. Согласно этому пониманию, психоанализ, выступая в качестве репрезентации сексуальности и, шире, человеческой природы, диссоциированной на сознание и бессознательное, постепенно становится элементом дискурсов власти и инструментом управления, регулирования, манипулирования; его идеи и открытия с разной степенью аутентичности интегрируются в работу СМИ, в сферу рекламы, пропаганды, политической мифологии и т.д. В указанный период критическое переосмысление психоанализа производится также в рамках гендерных исследований. Психоаналитические постулаты подвергаются суровой ревизии в свете нового понимания гендера, гендерных отношений и ролей. Феминистски-ориентированными гендерологами учение З. Фрейда развенчивается, как образец патриархатного мышления: в нем обнаруживаются сексистские предрассудки и неизбежные издержки традиционного фаллологоцентризма.

Все эти внешние исторические вызовы, изломы и перипетии не могли не повлиять на облик психоанализа, его глубинную структуру и логику развития. Реагируя на них, т.е. чутко откликаясь на то, что происходило не только на кушетках, но и на площадях, психоанализ закономерно видоизменялся, гибко перестраивался и обрастал панцирем доктринерских защит, переживал собственные закаты и возрождался, как Феникс. И в наше время, когда психоанализ вступил в третье столетие своего развития, знание этой непростой и запутанной внешней истории востребовано и не менее важно для его системного понимания, чем знание полной озарений и противоречий биографии З. Фрейда.

Как говорили древние, о льве можно судить по следам его когтей, ex ungue leonem; так же о масштабном явлении науки мы можем судить по следам, оставленным в политической и культурной истории.

 

Литература

  1. Волошинов В.Н. Фрейдизм. Критический очерк / Зигмунд Фрейд, психоанализ и русская мысль / Сост. и авт. вступ. ст. В.М. Лейбин. – М.: Республика, 1994. – С. 269 – 346.
  2. Де Моз Л. Психоистория. Ростов-на-Дону: Феникс, 2000. 512 с.
  3. Джерджен К. Социальная психология как история // Социальная психология: саморефлексия маргинальности. Хрестоматия. М.: ИНИОН РАН, 1995.
  4. Лоренцер А. Археология психоанализа: интимность и социальное страдание // Серия «Библиотека психоанализа». – М.: Прогресс-Академия, 1996. – 303 с.
  5. Филатов Ф.Р. Зигмунд Фрейд: хронология жизни и научное наследие // Теория и практика психоанализа. Юбилейный сборник научных трудов: Выпуск 2. От научного редактора. – М.: КРЕДО, 2016. – С. 39 – 94.
  6. Фуко М. История сексуальности. Т. 2. Использование удовольствий. / Пер. с фр. В. Каплуна. – СПб.: Академический проект, 2004. – 432 с.
  7. Элленбергер Г.Ф. Открытие бессознательного. В 2 томах, т. 1. – СПб.: Янус, 2004. – 668с.
  8. Moscovici S. La Psychanalyse, son image et son public, P.U.F., Paris, 2e éd., 1976.

О журнале

Электронный журнал "Теория и практика психоанализа" - современное научно-аналитическое издание, освещающее широкий спектр вопросов психоанатической теории и практики и публикующее актуальные научные и научно-практические материалы: от статей классиков и уникальных архивных материалов до новейших разработок и исследований. Приглашаем к публикации и сотрудничеству. 


ecpp-journal.ru
Редакция расположена в Ростове-на-Дону
filatov_filipp@mail.ru
 Рабочее время: понедельник-пятница, 10.00 - 19.00

Разработка и дизайн сайта: © Филатов Ф.Р., Проненко Е.А.

503 Service Unavailable

Service Unavailable

The server is temporarily unable to service your request due to maintenance downtime or capacity problems. Please try again later.

Additionally, a 503 Service Unavailable error was encountered while trying to use an ErrorDocument to handle the request.