Фейрбейрн У.Р.Д. Переработанная психопатология психозов и психоневрозов

Автор: Администратор.

Фейрбейрн У.Р.Д.

Переработанная психопатология

психозов и психоневрозов (1941)[1]

Перевод с английского Старовойтова В.В., Ягнюка К.В. © 2020

Введение

В последние годы меня всё больше интересовали проблемы, возникающие у пациентов с шизоидными наклонностями, выраженными в той или иной степени, и я уделял особое внимание их рассмотрению[2]. В результате у меня возникла новая точка зрения, которая, если она окажется хорошо аргументированной, неизбежно окажет глубокое воздействие как на психиатрию в целом, так и на психоанализ в частности. Те различные находки и заключения, к которым привело моё исследование, включают в себя не только значительную ревизию преобладающих представлений относительно природы и этиологии шизоидных состояний, но также значительную ревизию идей относительно распространенности шизоидных процессов, и соответственное изменение в текущих клинических концепциях относительно различных психоневрозов и психозов. Мои находки и заключения также включают в себя переработку и переориентацию теории либидо, совместно с модификацией различных классических психоаналитических концепций.

В силу различных причин, данный обзор будет в основном ограничен рассмотрением самых общих аспектов моей позиции, к которой я пришел на основании изучения шизоидных наклонностей; однако с самого начала можно сказать, что многое в последующей аргументации зависит от заключения, к которому я пришел в моей аналитической работе, что шизоидная группа является намного более обширной, чем до сих пор было принято считать, и что высокий процент состояний тревоги и параноидных, фобических, истерических и обсессивных симптомов несомненно имеет шизоидную основу. Тот обширный смысл, который я стал связывать с понятием «шизоид», возможно, лучше всего проясняется в утверждении, что, согласно моим находкам, шизоидная группа соответствует группе, к которой применимо юнгианское понятие «интроверт». Фундаментальной особенностью явно шизоидного состояния (как, в действительности, подразумевает данный термин) является расщепление Эго; и крайне часто глубокий анализ обнаруживает наличие расщеплений в Эго не только у индивидов, страдающих от явно психопатологических состояний, но также у индивидов, которые приходят на анализ из-за проблем, которые не связаны с какими-либо определенными психопатологическими ярлыками. Важное значение расщепления Эго можно оценить в полной мере лишь тогда, когда оно рассматривается с точки зрения развития.

Ограничения, присущие теории либидо

На современные психоаналитические концепции развития Эго оказала значительное влияние первоначальная формулировка Фрейдом теории либидо, в которой говорилось, что либидо вначале распределено по многим областям тела, некоторые из которых приобретают особенное значение и становятся эрогенными. В соответствии с этой концепцией, успех либидинального развития зависит от интеграции различных либидинальных распределений под главенством генитального импульса. Тем не менее, как вскоре станет ясно, у теории либидо имеются слабые стороны, которые можно лучше всего оценить при её рассмотрении в той форме, которую она приобрела после ревизии Абрахама. Абрахам, конечно же, приписывал каждой из наиболее важных либидинальных зон особое место в психогенетическом развитии и постулировал ряд фаз развития, каждая из которых характеризовалась доминированием специфической зоны; и, в соответствии с этой схемой, каждый тип классических психозов и психоневрозов приписывался фиксации на специфической фазе. Не может быть никаких сомнений в правильности связывания шизоидных состояний с фиксацией на ранней оральной фазе, характеризуемой преобладанием сосания. Собственно говоря, также нет никаких сомнений в правильности приписывания маниакально-депрессивных состояний фиксации на поздней оральной фазе, характеризуемой появлением кусания. Однако дело обстоит не так ясно, когда мы имеем дело с двумя анальными фазами, или с ранней генитальной или фаллической фазой. Абрахам также прав, что параноик использует примитивную анальную технику отвержения своих объектов, обсессивный индивид использует более развитую анальную технику для приобретения контроля над его   объектами, а истерик пытается улучшить свои взаимоотношения с объектами посредством техники отречения от генитальных органов. Тем не менее, мои собственные находки оставляют у меня столь же малое сомнение в том, что параноидные, обсессивные и истерические состояния – к которым может быть добавлено фобическое состояние – по своей сути, представляют собой не продукты фиксаций на специфических либидинальных фазах, а просто ряд техник, используемых для защиты Эго от воздействий конфликтов орального происхождения. Данное мнение подтверждается двумя фактами: (а) тем, что анализ параноидных, обсессивных, истерических и фобических симптомов неизбежно обнаруживает наличие лежащего в основании орального конфликта, и (б) тем, что параноидные, обсессивные, истерические и фобические симптомы – это лишь дополнения и предвестники шизоидных и депрессивных состояний. В противоположность этому, совершенно невозможно рассматривать шизоидное или депрессивное состояние как защиту – для каждого из этих состояний обнаружена оральная основа. Напротив, шизоидные и депрессивные состояния имеют все признаки состояний, от которых Эго[3] вынуждено защищаться.

Дальнейшее рассмотрение внесенной Абрахамом модификации теории либидо поднимает вопрос, не являются ли «анальные фазы» в некотором смысле артефактом; и тот же самый вопрос возникает в случае «фаллической фазы». Введенные Абрахамом фазы, конечно же, были предназначены для репрезентации не одних лишь стадий в либидинальной организации, но также стадий в развитии объектной любви. Тем не менее, терминология, используемая для описания различных фаз, основана на природе либидинальной цели, а не природе объекта. Таким образом, вместо того чтобы говорить о «грудных» фазах, Абрахам говорит об «оральной» фазе; и вместо того, чтобы говорить о «фекальных» фазах, он говорит об «анальной» фазе. Ограниченность схемы либидинального развития Абрахама обнаруживает себя, когда мы заменяем «фекальные фазы» «анальной фазой»; ибо, в то время как грудь и генитальные органы являются естественными и биологическими объектами либидо, фекалии определенно таковыми не являются. Наоборот, это лишь символический объект. Это лишь, так сказать, глина, из которой создается модель объекта[4].

Нет надобности в каком-либо прояснении исторической значимости теории либидо и ее вклада в развитие психоаналитического знания; достоинства данной теории подтверждаются её эвристической ценностью. Тем не менее, представляется, что теперь достигнута та точка в развитии, на которой, исходя из интересов дальнейшего прогресса, классическую теорию либидо следует трансформировать в теорию развития, основанную на объектных отношениях. Существенное ограничение теории либидо как объяснительной системы связано с тем, что она дарует статус либидинальных отношений различным манифестациям, которые оказываются просто техниками для регуляции объектных отношений со стороны Эго. Теория либидо, конечно же, основана на концепции эрогенных зон. Однако следует признать, что эрогенные зоны являются лишь каналами, по которым протекает либидо, и что зона становится эрогенной лишь тогда, когда через неё протекает либидо. Первичная цель либидо - это объект; и в своем поиске объекта либидо определяется законами, подобными тем, которые определяют поток электрической энергии, то есть, оно ищет путь наименьшего сопротивления. Поэтому эрогенную зону следует рассматривать просто как путь наименьшего сопротивления, а его реальную эрогенность можно сравнить с магнитным полем, устанавливаемым потоком электрического тока. Тогда мы имеем следующее положение дел. В младенчестве, из-за конституции человеческого организма, путь наименьшего сопротивления в движении к объекту лежит почти исключительно через рот; и, соответственно, рот становится главным либидинальным органом. У зрелого индивида, с другой стороны, (и опять, в соответствии с конституцией человеческого организма) генитальные органы оказываются путем наименьшего сопротивления в движении к объекту – однако, в данном случае, наряду с другими путями. Относительно зрелого индивида можно сказать, что его генитальное отношение по большей части либидинально, а не обратное, что его либидинальное отношение по большей части генитально. Таким образом, существует различие между инфантильным и зрелым либидинальным отношением, обусловленное тем, что в то время как в случае младенца либидинальное отношение необходимо будет преимущественно оральным, в случае эмоционально зрелой личности либидо ищет объект через многие каналы, среди которых генитальный канал играет важнейшую, однако ни в коей мере не исключительную роль. Поэтому, в то время как корректно описывать либидинальное отношение младенца как типично оральное, некорректно описывать либидинальное отношение взрослого как типично генитальное. Будет правильно описывать его как «зрелое». Данный термин, однако, конечно же, подразумевает, что генитальный канал доступен для удовлетворительных либидинальных отношений с объектом. В то же самое время необходимо подчеркнуть, что из того, что был достигнут генитальный уровень, вовсе не следует, что объектные отношения удовлетворительны. Напротив, как раз тогда, когда устанавливаются удовлетворительные объектные отношения, достигается подлинная генитальная сексуальность[5].

Следует признать, что «оральные фазы» Абрахама находят обильное фактическое подтверждение. Совсем по-другому обстоят дела касательно его «ранней генитальной или фаллической фазы». Введение им «заключительной генитальной» фазы оправданно лишь тем, что генитальные органы образуют естественный канал для зрелого либидо; однако, как и в случае с «анальными фазами», его «фаллическая фаза» является артефактом. Это неверное представление было предложено под влиянием вводящей в заблуждение концепции эрогенных зон. Глубинный анализ фаллического отношения неизменно обнаруживает наличие лежащей в основе оральной фиксации, связанной с фантазиями фелляции. Фаллическое отношение, таким образом, зависит от отождествления генитальных органов объекта с грудью как частичным объектом орального отношения – отождествления, которое обычно сопровождается отождествлением генитальных органов субъекта со ртом как либидинальным органом. Фаллическое отношение необходимо, поэтому, рассматривать не как характеристику либидинальной фазы, а как технику; и то же самое справедливо относительно анальных отношений.

Концепция фундаментальных эрогенных зон представляется мне неудовлетворительной в качестве основы для теории либидинального развития, потому что она основана на недостаточном признании значения объекта в сравнении с функцией либидинального удовольствия. Концепция либидинальных зон помещает телегу впереди лошади. Такое изменение реального положения дел должно быть приписано тому, что на ранних стадиях психоаналитического мышления первостепенная значимость объектных отношений еще не была в достаточной степени признана. Здесь мы вновь сталкиваемся с примером заблуждений, которые возникают, когда техника ошибочно принимается за первичную либидинальную манифестацию. В каждом случае есть критически значимое обстоятельство; и в этом случае в качестве такового можно принять сосание большого пальца. Почему младенец сосет свой палец? От ответа на этот простой вопрос зависит обоснованность концепции эрогенных зон и основанной на ней формы теории либидо. Если мы ответим, что младенец сосет собственный палец, потому что его рот является эрогенной зоной, а также потому, что сосание обеспечивает ему эротическое удовольствие, это может звучать достаточно убедительно, но так ли это? Чтобы уловить суть, мы должны задать себе дополнительный вопрос – «Почему он сосет свой палец?» И ответом будет – «Потому что нет возможности сосать грудь». Даже у младенца должен быть либидинальный объект; и если он лишен своего естественного объекта (груди), он вынужден обеспечить себе объект самостоятельно. Сосание большого пальца, таким образом, представляет собой технику, помогающую справляться с неудовлетворительными объектными отношениями; и то же самое можно сказать о мастурбации. И то и другое следует описывать не просто как «эротические» виды деятельности, а как «аутоэротические» проявления. Это, конечно, справедливо. Следует отметить, что концепция эрогенных зон также основана на феномене аутоэротизма, и возникла она, главным образом, вследствие ошибочной интерпретации действительного значения этого явления. Аутоэротизм, по сути, является техникой, посредством которой индивид пытается не только обеспечить себя тем, что он не может получить от объекта, но также обеспечить себя объектом, который он не может получить. «Анальные фазы» и «фаллическая фаза» в значительной степени представляют собой отношения, основанные на этой технике. Эта техника возникает в оральном контексте и всегда сохраняет отпечаток своего происхождения. Она тесно связана с инкорпорацией объекта – которая, прежде всего, есть лишь еще один аспект процесса, посредством которого индивид пытается справляться с фрустрацией в оральных отношениях. В свете данной связи становится очевидно, что с самого начала сосание пальца в качестве аутоэротической (и эротической) активности приобретает значение отношения с интернализованным объектом. Не будет преувеличением сказать, что весь ход либидинального развития зависит от степени инкорпорированности объектов и природы тех техник, которые применяются для обращения с инкорпорированными объектами. Эти техники еще требуют своего обсуждения. Тем временем достаточно указать на то, что важное значение анальных и фаллического отношений заключается в том, что они представляют собой либидинальные аспекты тех техник, которые используются для обращения с инкорпорированными объектами. Следует, однако, иметь в виду, что не либидинальное отношение определяет объектные отношения, а объектные отношения – либидинальное отношение.

Теория развития объектных отношений,

основанная на качестве зависимости от объекта

Одно из главных заключений, к которым привело меня исследование случаев, показывающих шизоидные черты, состоит в том, что развитие объектных отношений, по сути, является процессом замены инфантильной зависимости от объекта на зрелую зависимость от объекта. Этот процесс развития характеризуется: (а) постепенным отказом от изначальных объектных отношений, основанных на первичной идентификации[6], и (б) постепенным принятием объектных отношений, основанных на дифференциации объекта. С постепенным изменением характера объектных отношений происходит постепенное изменение в либидинальной цели, посредством чего изначально оральное, сосущее, инкорпорирующее и преимущественно «вбирающее» стремление заменяется зрелым, неинкорпорирующим и преимущественно «дающим» стремлением, сопоставимым с генитальной сексуальностью. Стадия инфантильной зависимости включает две фазы – раннюю и позднюю оральные фазы; а стадия зрелой зависимости соответствует «конечной генитальной фазе» Абрахама. Между этими двумя стадиями есть переходная стадия, характеризующаяся возрастающей тенденцией к отказу от отношения инфантильной зависимости, и возрастающей тенденцией к принятию отношения зрелой зависимости. Эта переходная стадия соответствует трем фазам Абрахама – двум анальным фазам и ранней генитальной (фаллической) фазе.

Переходная стадия появляется лишь с началом амбивалентности поздней оральной фазы, давая возможность отношению, основанному на дихотомии объекта. Дихотомию объекта можно определить как процесс замены первичного объекта, на который направляется как любовь, так и ненависть, на два объекта – принятый объект, на который направляется любовь, и отвергнутый объект, на который направляется ненависть. Следует добавить, что в соответствии с достижениями развития, которые произошли в период оральных фаз, как принятый, так и отвергаемый объекты склонны восприниматься как интернализованные объекты. Поскольку переходная стадия связана с отказом от инфантильной сексуальности, отвержение объекта начинает играть первостепенную роль. Следовательно, действие отвергающих техник является характерной особенностью этой стадии; именно с этой особенностью, по всей видимости, Абрахам связал концепцию анальных фаз. В своей биологической основе дефекация, конечно, является процессом отвержения, вследствие чего её легко использовать психологически в качестве символа эмоционального отвержения объекта и формирующей основы отвергающих ментальных техник. Помимо этого, дефекация вполне пригодна для придания ей психологического смысла проявления власти над объектом. То, что применимо к дефекации, также применимо к мочеиспусканию, и есть основания считать, что важное значение мочеиспускания как функции символического отвержения недооценивалось в прошлом вследствие анатомических причин – в силу того, что функция мочеиспускания обеспечивает связь между экскреторной и генитальной функциями.

В соответствии с представленной здесь точкой зрения, паранойю и обсессивный невроз не следует рассматривать как проявления фиксации соответственно на ранней и поздней анальных фазах. Напротив, их следует рассматривать как состояния, возникшие в результате использования особых защитных техник, паттерн которых проистекает от отвергающих экскреторных процессов. Однако параноидные и обсессивные техники не являются исключительно отвергающими. Обе они комбинируют принятие хорошего объекта с отвержением плохого объекта. Давайте коротко рассмотрим основное различие между ними. Параноидная техника представляет собой высокую степень отвержения: параноидный индивид обращается с интернализованным внутренним объектом как с преследователем. Для обсессивного индивида, с другой стороны, экскреторные акты представляют собой не только отвержение объекта, но также расставание с содержимым[7]. В обсессивной технике, соответственно, мы сталкиваемся с компромиссным образованием между преимущественно берущей позицией инфантильной зависимости и преобладающе дающей позицией зрелой зависимости. Такая компромиссная установка абсолютно чужда параноидному индивиду – для него экскреторные действия не представляют ничего иного, кроме отвержения.

Истерия – другой пример использования особых отвергающих техник. Согласно схеме Абрахама, истерическое состояние приписывается отвержению генитальных органов в период фаллической фазы вследствие чрезмерной вины в связи с эдиповой ситуацией. Эта точка зрения не согласуется с моими недавними находками, согласно которым существует расхождение между психологическим и социологическим взглядом на эдипову ситуацию. С психологической точки зрения, огромное значение данной ситуации, по-видимому, заключается в том, что она представляет собой разделение одного объекта амбивалентной (поздней оральной) фазы на два объекта, один из которых – принятый объект, отождествляемый с одним из родителей, а другой – отвергнутый объект, отождествленный с другим родителем. Следовательно, вина, связанная с эдиповым комплексом, проистекает не столько из факта триадной ситуации, сколько из (1) инцестуозного желания, представленного в требовании родительской любви, которая, по-видимому, не даруется столь щедро, и (2) ощущения ребенка, что его собственная любовь отвергается, потому что она плоха. Такое представление наглядно проявилось у одной моей пациентки, жизненные обстоятельства которой крайне стимулировали её инцестуозные фантазии. Вследствие супружеских разногласий родители занимали отдельные спальни, между которыми находилась соединяющая их гардеробная. Чтобы защитить себя от мужа, мать пациентки клала её спать в гардеробную. Пациентка получала малую толику любви от каждого родителя. В раннем возрасте она обнаружила у себя телесный недостаток, который сделал её намного более зависимой от помощи других людей по сравнению с обычным ребенком. Мать относилась к недостатку дочери как к некой семейной тайне. Её основной принцип воспитания состоял в том, чтобы как можно быстрее сделать дочь независимой. Её отец был отчужденной и недоступной личностью, и ей было труднее вступать с ним в эмоциональный контакт, чем с матерью. После смерти матери, когда ей было десять лет, она предприняла отчаянную, но безрезультатную попытку установить эмоциональный контакт с отцом. Однажды к ней внезапно пришла мысль: «Конечно, я наверняка заинтересовала бы его, если бы предложила ему лечь со мной в постель!» Её инцестуозное желание представляет отчаянную попытку установить эмоциональный контакт с объектом, добиваясь, таким образом, и его любви, и подтверждения приемлемости своей собственной любви. Такое желание не связано с тем или иным специфическим эдиповым контекстом. В случае моей пациентки, данное инцестуозное желание было, конечно, отклонено; как и следовало ожидать, за ним последовала интенсивная реакция вины. Данная вина, однако, не отличалась от той вины, которая возникла в связи с её обращенными к матери требованиями проявлений любви, отсутствие которых она воспринимала как свидетельство плохости её собственной любви. Её неудовлетворительные эмоциональные отношения с матерью уже привели к регрессии к оральной стадии, грудь вновь утвердилась в качестве объекта, вследствие чего одним из главных симптомов стала неспособность есть в присутствии других без чувства тошноты. За отвержением пениса отца скрывалось отвержение материнской груди, что свидетельствовало об идентификации пениса с грудью.

Этот пример служит для иллюстрации того, что, несмотря на отсутствие оснований для отвержения истериком генитальных органов, данное отвержение детерминировано не столько специфической природой эдиповой ситуации, сколько тем фактом, что истерик отождествляет генитальные органы как частичный объект с первичным частичным объектом стадии инфантильной зависимости, то есть с грудью. Отвержение истериком генитальных органов, таким образом, превращается в безуспешную попытку прервать отношение инфантильной зависимости. То же самое верно и для отвержения объекта при использовании параноидных и обсессивных техник. Однако в истерическую технику не входит экстернализация отвергнутого объекта. Напротив, отвергнутый объект остается инкорпорированным. Отсюда вытекает характерная для истерика диссоциация – важное значение которой состоит в том, что она представляет собой отвержение инкорпорированного объекта. В то же самое время, истерическая техника, подобно обсессивной технике, воплощает в себе частичное принятие дающей позиции зрелой зависимости. Характерной особенностью истерика является его желание отдать всё своим объектам любви за исключением генитальных органов и того, репрезентацией чего они для него являются – позиция, которая сопровождается идеализацией объекта любви, а порой и желанием установить зависимость на более прочной основе.

Значение паранойи, обсессивного невроза, истерии, а также фобии состоит в том, что все они представляют собой состояние, возникшее в результате применения особой техники. Каждая из этих техник может быть истолкована как особый метод обращения с характерным конфликтом переходной стадии, поскольку он остался неразрешенным. Это конфликт между (а) эволюционным стремлением к достижению отношения зрелой зависимости от объекта, и (б) регрессивным нежеланием отказываться от отношения инфантильной зависимости от объекта.

В соответствии с предшествующим обсуждением, утверждается, что норма для развития объектных отношений соответствует следующей схеме:

1. I. Стадия инфантильной зависимости, характеризующаяся преимущественно отношением получания.

(1) Ранняя оральная – инкорпорирование – сосание или отвержение (Преамбивалентная)

(2) Поздняя оральная – инкорпорирование – сосание или кусание (Амбивалентная)

1. II. Переходная стадия между инфантильной зависимостью и зрелой зависимостью, или стадия псевдонезависимости – дихотомия и экстериоризация инкорпорированного объекта.

III. Стадия зрелой зависимости, характеризующаяся преимущественно отношением давания – Принятые и отвергнутые объекты экстериоризуются.

Отличительная особенность этой схемы состоит в том, что она основана на природе объектной связи, и что либидинальному отношению отводится лишь вторичная роль. Анализ пациентов, проявляющих шизоидные характерные черты, убедил меня в первостепенной значимости объектной связи, ибо у таких индивидов крайне наглядно проявляются затруднения во взаимоотношениях с объектами. В процессе анализа такие индивиды демонстрируют конфликт между крайним нежеланием отказываться от инфантильной зависимости и отчаянным стремлением отказаться от нее; одновременно захватывающе и трогательно наблюдать за пациентом, который, подобно пугливой мыши, поочередно то выползает из укрытия своей норы, чтобы украдкой бросить взгляд на внешний мир объектов, то поспешно убегает в свою нору. Также поучительно наблюдать, как, в неустанных попытках найти выход из состояния инфантильной зависимости, он прибегает к какой-либо или сразу ко всем четырем описанным переходным техникам – параноидной, обсессивной, истерической и фобической. Из анализа этих пациентов стала очевидной насущная потребность ребенка в окончательном заверении, (а) что родители искренне любят его как личность, и (б) что родители действительно принимают его любовь. Именно это заверение позволяет ему в последующей жизни без риска зависеть от реальных объектов, а также, без опасений, постепенно отказываться от инфантильной зависимости. При отсутствии такого заверения его отношения с объектами обременено чрезмерной сепарационной тревогой, чтобы позволить ему отказаться от отношения инфантильной зависимости; ибо такой отказ будет равносилен в его глазах отказу от всякой надежды на получение когда-либо надежды на удовлетворение своих неудовлетворенных эмоциональных потребностей. Фрустрация желания, чтобы его любили как личность, и чтобы принималась его любовь, является самой тяжелой травмой, которую может испытать ребенок; и именно эта травма приводит к фиксациям в различных формах инфантильной сексуальности, к которым вынужден прибегать ребенок в попытке компенсировать заместительными удовлетворениями неудачу своих эмоциональных отношений с внешними объектами. По сути, все эти заместительные удовлетворения (например, мастурбация и анальный эротизм) представляют собой отношения с интернализованными объектами, к которым вынужден обращаться индивид при нехватке удовлетворительных отношений с объектами во внешнем мире. Там, где отношения с внешними объектами неудовлетворительны, мы также сталкиваемся с такими явлениями как эксгибиционизм, гомосексуальность, садизм и мазохизм. И эти явления следует рассматривать как попытки спасения неудовлетворительных эмоциональных отношений. Понимание этих явлений не менее важно, чем знание тех факторов, которые ставят под угрозу спонтанные взаимоотношения. Одним из наиболее важных факторов является ситуация в детстве, которая порождает у индивида чувство, что его объекты не любят его как личность и не приемлют его любовь. Когда возникает такая ситуация, тогда врожденное либидинальное влечение к объекту приводит к установлению аномальных отношений и к различным либидинальным отношениям, которые им сопутствуют.

Вышеприведенная схема развития основана на качестве зависимости от объекта, поэтому есть основания считать этот фактор наиболее важным для ранних отношений. Желательно, однако, иметь ясное знание о природе объекта, подходящего для каждой стадии развития. И здесь важно проводить отличие между естественным (биологическим) объектом и инкорпорированным объектом, который весьма часто выступает его заменой в психопатологических случаях. Объекты, конечно же, могут быть частичными или целостными, а при рассмотрении биологической истории раннего детства становится очевидно, что существует лишь один естественный частичный объект, материнская грудь, и что наиболее значимым целостным объектом является мать – с отцом, в качестве значительно менее значимого второго целостного объекта. Как уже отмечалось, фекалии – это не естественный, а символический объект. То же самое можно сказать о генитальных органах как фаллических объектах, то есть частичных объектах. Таким образом, хотя наиболее важным непосредственным фактором в мужской гомосексуальности, несомненно, является поиск отцовского пениса, этот поиск вовлекает в себя замену частичного объекта и является регрессивным явлением, представляющим собой восстановление первичной (оральной) связи с первичным частичным объектом (грудью). Поиск гомосексуалистом отцовского пениса сводится, так сказать, к поиску отцовской груди. Постоянство груди как частичного объекта хорошо заметно в случае истериков, для которых генитальный орган всегда сохраняет свое оральное значение. Это хорошо иллюстрируется случаем истерички, которая при описании «боли» в тазу заметила: «Такое чувство, как будто нечто внутри меня хочет быть накормленным». Та частота, с которой, как показало военное время, истерические солдаты жалуются на желудочные симптомы, столь же значима.

В свете только что сказанного, естественные объекты, соответствующие различным стадиям развития, могут быть описаны следующим образом:

1. I. Инфантильная зависимость.

(1) Ранняя оральная – материнская грудь – частичный объект.

(2) Более поздняя оральная – мать с грудью – Целостный объект, к которому характерным образом относятся как к частичному объекту.

1. II. Псевдонезависимость (Переходная стадия). К целостному объекту относятся, характерным образом, как к содержимому.

III. Зрелая зависимость.

Целостный объект с генитальными органами[8].

Стадия перехода между инфантильной и взрослой зависимостью,

её техники и психопатология

В предшествующих схемах переходная стадия описывалась как стадия «псевдонезависимости»; и причина для принятия такого определения достаточно важна и заслуживает особого рассмотрения. Из исследований индивидов с шизоидными наклонностями стало очевидным, что наиболее характерной особенностью состояния инфантильной зависимости является первичная идентификация с объектом. И действительно, с психологической точки зрения, идентификация с объектом и инфантильная зависимость - это два аспекта одного явления. С другой стороны, зрелая зависимость включает в себя взаимоотношения между двумя независимыми индивидами, которые полностью дифференцированы друг от друга[9]. Это различие между двумя разновидностями зависимости идентично проведенному Фрейдом разделению на нарциссический и анаклитический выбор объектов. Такие взаимоотношения, конечно же, возможны лишь теоретически. Тем не менее, чем более зрелыми являются взаимоотношения, тем в меньшей степени они характеризуются первичной идентификацией, поскольку такая идентификация, по сути, репрезентирует неспособность к дифференциации от объекта. Когда идентификация сохраняется за счет дифференциации, то отношение к объектам приобретает заметно выраженный компульсивный элемент. Это хорошо видно в безрассудной страсти шизоидных индивидов. Это также можно наблюдать в почти неконтролируемом импульсе, часто испытываемом шизоидными и депрессивными солдатами в военное время, вернуться к своим женам или домам. Отказ от инфантильной зависимости включает в себя отказ от взаимоотношений, основанных на первичной идентификации, в пользу отношений с дифференцированными объектами. В сновидениях процесс дифференциации часто проявляется в теме попытки пересечь пучину или пропасть, хотя пересечение может свидетельствовать и о регрессивной реакции. Этот процесс обычно сопровождается сильной тревогой, которая проявляется в сновидениях падения, а также в таких симптомах как акрофобия (боязнь высоты) и агорафобия (боязнь пространства). И наоборот, тревога, связанная с провалом процесса дифференциации, проявляется в ночных кошмарах помещения в тюрьму, заточения в подземелье, погружения в морскую пучину, а также в симптоме клаустрофобии.

Процесс дифференциации объекта приобретает особую значимость вследствие того, что инфантильная зависимость характеризуется не одной лишь идентификацией, но также оральной установкой инкорпорации. В свете этого факта тот объект, с которым индивид идентифицируется, становится эквивалентен инкорпорированному объекту. Эта странная психологическая аномалия может стать ключом ко многим метафизическим проблемам. В сновидениях можно обнаружить равенство между нахождением внутри объекта и наличием объекта внутри себя. Например, у меня был пациент, которому приснился сон о нахождении внутри башни, а его ассоциации не оставляли сомнений в том, что эта тема представляла для него не только идентификацию с матерью, но также инкорпорацию её груди (отцовского пениса). Таким образом, задача дифференциации объекта превращается в проблему исключения инкорпорированного объекта, то есть становится проблемой исключения внутреннего содержимого. В этом, во многом, заключается рациональное содержание «анальных фаз» Абрахама; и именно в этом направлении мы должны осмысливать значимость анальных техник, которые играют столь важную роль во время переходной стадии. Здесь важно убедиться, что телега не ставится впереди лошади и понять, что дело не в том, что на этой стадии индивид столь озабочен удалением содержимого потому, что она анальная, а в том, что такое её название связано с тем, что на этой стадии он озабочен удалением содержаний.

Основной конфликт переходной стадии может теперь быть сформулирован как конфликт между прогрессивным побуждением отказаться от инфантильной установки идентификации с объектом и регрессивным стремлением сохранить эту установку. Во время этого периода, соответственно, поведение индивида характеризуется как отчаянными попытками отделиться от объекта, так и не менее отчаянными стремлениями воссоединиться с объектом – отчаянными попытками «вырваться из тюрьмы» и «вернуться домой». Хотя каждая из этих установок может стать доминирующей, однако между ними существует постоянное колебание вследствие присущей каждой из них тревоге. Сепарационная тревога проявляется как страх изоляции, а тревога, связанная с идентификацией, проявляется как страх заключения в замкнутом пространстве, заточения или поглощения. Эти тревоги, по сути, являются фобическими. Из этого можно заключить, что мы должны искать объяснение фобического состояния в конфликте между прогрессивным стремлением к сепарации от объекта и регрессивной привлекательностью идентификации с объектом.

Вследствие тесной связи между первичной идентификацией и оральной инкорпорацией, и, соответственно, между сепарацией и экскреторным исключением, конфликт переходного периода также представляет собой конфликт между побуждениями изгнать и сохранить содержимое. Здесь, так же как и между сепарацией и воссоединением, наличествует тенденция к постоянному колебанию между изгнанием и удержанием, хотя любая из этих установок может стать доминирующей. Обоим установкам сопутствует тревога – установке изгнания сопутствует страх опустошения или истощения, а установке удержания – страх взрыва (часто сопровождается или заменяется страхом некоторого внутреннего заболевания, такого как рак). Такие тревоги являются, по сути, обсессивными тревогами; и в основе обсессивного состояния лежит конфликт между побуждениями изгнать и удержать объект.

Фобические и обсессивные техники, таким образом, представляют два различных способа обращения с тем же самым базисным конфликтом, причем эти два способа соответствуют двум позициям к объекту. С фобической точки зрения, конфликт представляется конфликтом между бегством от объекта и возвращением к нему. С обсесивной точки зрения, с другой стороны, данный конфликт представляется конфликтом между изгнанием и удержанием объекта. Таким образом, становится очевидным, что фобическая техника соответствует, в основном, пассивной установке, в то время как обсессивная техника соответствует, в основном, активной установке. Обсесивная техника также выражает намного большую степень прямой агрессии к объектам, ибо безотносительно к тому, изгоняется или удерживается объект, он подвергается насильственному контролю. Для фобического индивида выбор лежит между избеганием власти объекта и подчинением ей. Другими словами, в то время как обсессивная техника является преимущественно садистской, фобическая техника является преимущественно мазохистской.

В истерическом состоянии мы можем увидеть действие еще одной техники в попытке обращения с базисным конфликтом переходного периода. В этом случае конфликт, по-видимому, может быть сформулирован просто как конфликт между принятием и отвержением объекта. Принятие объекта наглядно проявляет себя в интенсивных любовных отношениях, которые столь типичны для истерика; однако такое преувеличение значимости эмоциональных отношений порождает подозрение, не являются ли они сверхкомпенсацией. Это подозрение подтверждается склонностью истерика к диссоциативным явлениям. Не вызывает сомнения, что эти диссоциативные явления репрезентируют отвержение гениталий и, как отмечалось ранее, анализ всегда может вскрыть идентификацию отвергнутых гениталий с грудью как первичным либидинальным объектом периода инфантильной зависимости. Примечательно, что для истерика характерна диссоциация органа или самой функции. Это может иметь лишь один смысл – что отвергнутый объект является интернализованным объектом, с которым имеет место значительная степень идентификации. С другой стороны, переоценка истериком реальных объектов своего окружения не оставляет сомнений, что принятый объект – это экстернализованный объект. Истерическое состояние, таким образом, характеризуется принятием экстернализованного объекта и отвержением интернализованного объекта – или, иначе, экстернализацией принятого объекта и интернализацией отвергнутого объекта.

Если мы попытаемся теперь сравнить параноидное и истерическое состояния, то столкнемся с серьезным отличием. В то время как истерик переоценивает объекты во внешнем мире, параноик воспринимает их как преследователей; и в то время как истерическая диссоциация является формой самоуничижения, позиция параноика являет собой экстравагантную грандиозность. Параноидное состояние должно, соответственно, рассматриваться как проявление отвержения экстернализованного объекта и принятие интернализованного объекта – или, другими словами, экстернализацию отвергнутого объекта и интернализацию принятого объекта.

Теперь, когда мы подвергли истерические и параноидные техники интерпретации в терминах принятия и отвержения объекта, мы можем получить интересные результаты, применяя сходную интерпретацию к фобическим и обсессивным техникам. Конфликт, лежащий в основании фобического состояния, можно сформулировать как конфликт между бегством к объекту и бегством от него. В первом случае объект конечно принятый, а в последнем конечно отвергнутый. Однако в обоих случаях к объекту относятся как к внешнему. В обсессивном состоянии, с другой стороны, конфликт проявляется как конфликт между изгнанием и удержанием содержимого. В этом случае, соответственно, как принятый, так и отвергнутый объекты воспринимаются как внутренние. Если в случае фобического состояния как принятый, так и отвергнутый объекты воспринимались как внешние, а в обсесивном состоянии они оба воспринимались как внутренние, то ситуация относительно истерического и параноидного состояний характеризуется тем, что один из этих объектов воспринимается как экстернализованный объект, а другой – как интернализованный объект. В истерическом состоянии экстернализован принятый объект, а в параноидном состоянии – отвергнутый объект. Характер объектных отношений этих четырех техник может быть суммирован в следующей таблице:

Техника                         Принятый объект                 Отвергнутый объект

Обсессивная                 Интернализованный              Интернализованный

Параноидная                Интернализованный              Экстернализованный

Истерическая               Экстернализованный             Интернализованный

Фобическая                  Экстернализованный             Экстернализованный

Теперь могут быть кратко суммированы основные особенности переходной стадии между инфантильной и зрелой зависимостью. Переходный период характеризуется процессом развития, в ходе которого объектные отношения, основанные на идентификации, постепенно уступают место отношениям с дифференцированным объектом. Поэтому удовлетворительные отношения в течение этого периода зависят от успешности процесса дифференциации объекта, а это, в свою очередь, зависит от разрешения конфликта в связи с сепарацией от объекта – ситуации, которая одновременно желанна и вызывает страх. Данный конфликт может вызвать одну или все четыре техники – обсессивную, параноидную, истерическую и фобическую; если объектные отношения неудовлетворительны, эти техники склонны формировать основу характерных нарушений в последующей жизни. Эти техники нельзя классифицировать в какой-либо последовательности, соответствующей предполагаемым уровням либидинального развития. Напротив, они должны рассматриваться как альтернативные, принадлежащие одной и той же стадии развития объектных отношений. То, какая из техник применяется, или, скорее, в какой степени применяется каждая из них, по-видимому, в существенной степени зависит от природы объектных отношений, установленных в период предшествующей стадии инфантильной зависимости. В частности, это зависит от той степени, в какой были инкорпорированы объекты, и от той формы отношений, которая установилась между развивающимся Эго и его интернализованными объектами.

Состояние инфантильной зависимости и его психопатология

Теперь, после достаточно подробного рассмотрения природы переходного периода и характерных для него защит, пришло время обратить внимание на период инфантильной зависимости и те психопатологические состояния, которые вызываются к жизни в этот период.

Отличительной чертой инфантильной зависимости является её безусловный характер. Младенец полностью зависим от своего объекта не только в связи с собственным существованием и физическим благоденствием, но также в связи с удовлетворением собственных психологических потребностей. Конечно, справедливо, что зрелые индивиды тоже зависят друг от друга в удовлетворении своих психологических и физических потребностей. Тем не менее, зависимость зрелых индивидов не безусловна. И наоборот, беспомощность ребенка делает его зависимость безусловной. В то время как в случае взрослого человека объектные отношения сравнительно обширны, в случае младенца они фокусированы на единственном объекте. Поэтому утрата объекта намного более разрушительна в случае младенца. Если зрелый индивид утрачивает объект, сколь бы значимым он ни был, у него все еще остаются отношения с рядом других объектов. Он не теряет сразу всё. Младенец такого выбора не имеет. У него нет альтернативы принятия или отвержения своего объекта – альтернативы, которая представляется ему выбором между жизнью и смертью. Его психологическая зависимость обостряется самим характером объектных отношений, по сути основанных на идентификации. В наиболее выраженной форме зависимость проявляется во внутриутробном состоянии, которое характеризуется абсолютной степенью идентификации и отсутствием дифференциации. Идентификация может, таким образом, рассматриваться как продолжение во внешнеутробной жизни существовавших до рождения отношений. В той степени, в которой идентификация сохраняется после рождения, объект индивида является не только его миром, но также им самим.   В связи с этим фактом   многим шизоидным и депрессивным индивидам мы должны приписать компульсивную установку по отношению к их объектам.

Нормальное развитие характеризуется прогрессирующей дифференциацией объекта и прогрессирующим снижением идентификации. Однако до тех пор, пока инфантильная зависимость сохраняется, идентификация остается наиболее характерной особенностью эмоциональных отношений индивида с объектом. Инфантильная зависимость эквивалентна оральной зависимости – факт, который следует интерпретировать не в том смысле, что младенец в своей основе орален, а в том, что материнская грудь является его первичным объектом. Во время оральных фаз, соответственно, идентификация остается наиболее характерной особенностью эмоциональных отношений индивида с объектом. Эта склонность к идентификации, которая столь характерна для эмоциональных отношений в течение этих фаз, также распространяется на когнитивную сферу, с тем результатом, что некоторым орально фиксированным индивидам стоит лишь услышать от кого-то о его болезни, чтобы начать считать, что они сами страдают от неё. Идентификация имеет свой аналог в оральной инкорпорации; и наиболее заметные особенности стадии инфантильной зависимости проявляются при смешивании эмоциональной идентификации с оральной инкорпорацией. Эти особенности основаны на фундаментальной эквивалентности для младенца нахождения на руках у матери и инкорпорации содержимого ее груди.

Феномен нарциссизма – одна из наиболее заметных характеристик инфантильной зависимости, является отношением, вырастающим из идентификации с объектом. И действительно, первичный нарциссизм можно определить как состояние идентификации с объектом, вторичный нарциссизм как состояние идентификации с интернализованным объектом. Хотя нарциссизм является чертой, общей для ранней и поздней оральных фаз, последняя фаза отличается от первой вследствие изменения природы объекта. На ранней оральной фазе естественным объектом является материнская грудь, а на последующей фазе естественным объектом становится мать с грудью. Переход от одной фазы к другой, таким образом, характеризуется заменой частичного объекта целостным объектом (или личностью), а также появлением склонности кусаться. На ранней оральной фазе доминирует либидинальная установка сосания, а на поздней также возникает установка кусания. Кусание следует рассматривать как деструктивное стремление – прототип всей дифференцированной агрессии. Вследствие этого, поздняя оральная стадия характеризуется высокой степенью эмоциональной амбивалентности. Ранняя оральная фаза была верно описана Абрахамом как «предамбивалентная», однако это не препятствует простому отвержению или отказу от объекта без какого-либо агрессивного кусания, которое характерно для поздней оральной фазы. Такое отвержение не подразумевает амбивалентности, и поэтому я считаю, что раннее оральное стремление инкорпорировать является, по сути, либидинальным, в которое не вносит какой-либо вклад дифференцированная и прямая агрессия. Признание этого факта имеет громадную значимость для понимания важнейшей проблемы, лежащей в основании шизоидных состояний. Справедливо, что инкорпоративное побуждение является деструктивным по своему воздействию, в том смысле, что съеденное исчезает. Тем не менее, само это побуждение не является деструктивным по своей цели. Когда ребенок говорит, что он «любит» пирожное, то это подразумевает, что оно будет съедено и по самому факту будет уничтожено. В то же самое время разрушение пирожного не является целью «любви» ребенка. Напротив, исчезновение пирожного является, с точки зрения ребенка, крайне печальным последствием его «любви». На самом деле, ему хотелось бы съесть пирожное и иметь его при себе. Однако если пирожное окажется «плохим», он либо откажется его есть, либо его стошнит. Другими словами, он отвергнет пирожное; но он не будет кусать его за то, что оно плохое. Этот тип поведения особенно характерен для ранней оральной фазы. Для такого типа поведения характерно, что в той мере, в какой объект представляется хорошим, его содержимое инкорпорируется, и в той мере, в какой объект представляется плохим, его содержимое отвергается, но не разрушается. В то же самое время, в условиях депривации возрастает тревога, как бы сам объект не был инкорпорирован вместе с его содержимым, то есть разрушен[10]. На поздней оральной стадии ситуация иная, поскольку теперь объект может быть укушен, если он представляется плохим. Это означает, что дифференцированная агрессия, как и либидо, могут быть направлены на объект. Отсюда амбивалентность, которая характерна для поздней оральной фазы.

Исходя из сказанного, становится очевидно, что эмоциональный конфликт, который возникает в объектных отношениях в период ранней оральной фазы, принимает форму альтернативы «сосать или не сосать» или «любить или не любить». Этот конфликт лежит в основе шизоидного состояния. С другой стороны, тот конфликт, который характерен для поздней оральной фазы, сводится к альтернативе, «сосать или кусать», то есть «любить или ненавидеть». Этот конфликт лежит в основе депрессивного состояния. В силу этого, соответственно, важнейшая проблема шизоидного индивида заключается в том, как любить, не разрушая объект своей любовью, в то время как важнейшая проблема депрессивного индивида заключается в том, как любить, не разрушая объект своей ненавистью. Это две очень разные проблемы.

Конфликт шизоида конечно же намного более разрушителен, чем конфликт, лежащий в основе депрессивного состояния, и поскольку шизоидная реакция коренится на более ранней стадии развития, чем депрессивная реакция, шизоид менее способен справляться с этим конфликтом, чем человек, находящийся в депрессии. Эти факты объясняют более серьезные нарушения личности при шизофрении, чем при депрессии. Разрушительный характер конфликта связан с тем, что если для индивида ужасно разрушать свой объект ненавистью, то для него намного ужаснее разрушать свой объект любовью. Огромная трагедия шизоидного индивида связана с тем, что его любовь деструктивна. Именно поэтому шизоидный индивид испытывает такие затруднения в обращении своего либидо на объекты во внешнем мире. Он начинает бояться любить и поэтому воздвигает барьеры между своими объектами и собой. Он стремится удержать свои объекты на некотором расстоянии. Такой отвод либидо может осуществляться сколь угодно далеко. Он может осуществляться до той точки, в которой происходит отказ от всякого эмоционального и физического контакта с другими людьми; такой отвод либидо может доходить до полного отказа от всех либидинальных связей с внешней реальностью, потери интереса к миру – всё становится бессмысленным. В той степени, в какой либидо отводится от внешних объектов, оно направляется на интернализованные объекты, индивид становится интровертированным. И, между прочим, именно наблюдение, что процесс интроверсии столь характерен для появления шизоидных состояний, обеспечивает основу для заключения, что «интроверт», по сути, является шизоидным. Ценности шизоидного индивида следует искать именно во внутренней реальности. Мир интернализованных объектов шизоида посягает на мир внешних объектов; в той степени, в какой это происходит, реальные объекты становятся для него утраченными.

Если бы утрата реального объекта была единственной травмой шизоидного состояния, тогда положение шизоидного индивида не было бы столь опасным. Необходимо, однако, иметь в виду изменения в Эго, которые сопровождают утрату объекта. Я уже упоминал о нарциссизме, который возникает в результате чрезмерной либидинизации интернализованных объектов, так характерной для шизоидных индивидов. Такой нарциссизм обычно сопровождается позицией превосходства, которое может проявлять себя в сознании в различной степени в качестве действительного ощущения превосходства. Следует заметить, что позиция превосходства основана на ориентации на интернализованные объекты. А по отношению к объектам в мире внешней реальности базисная позиция шизоида по существу является отношением неполноценности. Верно, что внешне ориентированная неполноценность может скрываться за фасадом превосходства, основанного на идентификации внешних объектов с интернализованными объектами. Тем не менее, она неизменно присутствует, что свидетельствует о слабости Эго. То, что главным образом ставит под угрозу целостность Эго шизоидного индивида, так это неразрешимая дилемма относительно направленности либидо на объекты. Провал в направлении либидо на объект эквивалентен его утрате, но так как с точки зрения шизоидного индивида само либидо представляется деструктивным, объект в равной степени утрачивается, когда либидо на него направляется. Таким образом, легко понять, что если эта дилемма становится достаточно резко выраженной, результатом является абсолютно безвыходное положение, которое низводит Эго до состояния полной беспомощности. Эго становится абсолютно неспособно выражать себя; и в той мере, в какой это так, само его существование подвергается угрозе. Этот процесс иллюстрируется следующими замечаниями одного моего пациента: «Я не могу ничего сказать. Мне нечего сказать. Я опустошен. От меня ничего не осталось…. Я чувствую себя абсолютно бесполезным; Я ничего не сделал…. Я ничего не чувствую…. Я не могу себя выразить; Я ощущаю пустоту». Эти описания демонстрируют не только состояние беспомощности Эго, но и то, насколько само его существование подвергается риску. Последняя ремарка данного пациента возможно особенно важна, так как отражает характерный аффект шизоидного состояния, ибо характерным аффектом шизоидного состояния, несомненно, является чувство собственной тщетности.

К шизоидным феноменам можно также отнести чувство тщетности усилий, ощущение нереальности, крайней застенчивости и ощущение наблюдения за собой. Взятые вместе, эти явления свидетельствуют о расщеплении Эго. Расщепление Эго следует рассматривать как более фундаментальную особенность, чем ранее упомянутая беспомощность и оскудение Эго. Представляется, однако, что отвод либидо от внешних объектов оказывает влияние на степень процесса расщепления. Этот факт особенно важен как свидетельство той степени, в которой целостность Эго зависит от объектных отношений, а не либидинальных установок.

В острых шизоидных состояниях отвод либидо от объектных отношений может проходить столь далеко, что либидо отводится из сферы сознания (той части психики, которая, так сказать, ближе всего к объектам) в область бессознательного. Когда это происходит, возникает впечатление, как если бы само Эго ушло в сферу бессознательного; однако реальное положение дел представляется следующим: когда либидо отводится из сферы сознательной части Эго, для функционирования в качестве Эго остается лишь одна бессознательная часть Эго. В крайних случаях, либидо изымается настолько сильно даже из области бессознательной части Эго, что перед нами предстает картина, сходная с описаниями Крепелина последней стадии dementia praecox. Можно ли такое массивное изъятие либидо отнести на счет вытеснения является спорным вопросом, хотя когда этот процесс ограничивается изъятием либидо из объектных отношений, возникает именно такое впечатление. Я убежден, что каким бы интеллектуальным ни был индивид, при обширном отводе либидо результат переживается иначе, чем при простом вытеснении. Изъятие либидо из сознательной части Эго приводит к ослаблению эмоционального напряжения и смягчению угрозы внезапных насильственных вспышек; следует заметить, что в выше упомянутом случае отвод либидо произошел после яростного взрыва гнева. Не вызывает сомнений, что большая часть тревоги шизоидного индивида в действительности представляет собой страх внезапных вспышек агрессии. Этот страх обычно проявляется как страх сойти с ума и страх надвигающегося бедствия. Поэтому весьма возможно, что массивное изъятие либидо представляет собой попытку со стороны подвергающейся угрозе части Эго избежать любых эмоциональных отношений с внешними объектами посредством вытеснения базисных либидинальных наклонностей, побуждающих эмоциональные контакты. В случае шизоида эти тенденции, конечно же, преимущественно оральны. Когда это стремление близко к достижению цели, индивид начинает нам говорить, что он чувствует себя так, как будто внутри него ничего нет, как будто он утратил свою идентичность, как будто он мертв и перестал существовать. Фактически, отказываясь от либидо, Эго отказывается от той энергии, которая делает его единым и, следовательно, Эго оказывается утраченным. Утрата Эго – это конечная психопатологическая катастрофа, которую шизоид пытается предотвратить, используя для этого все доступные техники (включая переходные техники) для контроля либидо. Поэтому, в сущности, шизоидное состояние – это не защита, хотя в нем и можно обнаружить присутствие защит. Потеря Эго представляет собой главное бедствие, которая может выпасть на долю индивида, которому не удалось выйти за рамки ранней оральной фазы зависимости.

Если основная проблема, с которой сталкивается индивид на ранней оральной фазе, состоит в том, как любить объект, не разрушая его своей любовью, то основная проблема, с которой сталкивается индивид на более поздней оральной фазе, состоит в том, как любить объект, не разрушая его своей ненавистью. Соответственно, так как депрессивная реакция имеет свои корни в поздней оральной фазе, именно управление ненавистью, а не любовью, представляет огромную трудность для депрессивного индивида. Сколь бы труднопреодолимой ни была эта проблема, депрессивный индивид в той или иной степени избавлен от опустошительного   чувства, что его любовь плоха. Так как его любовь в той или иной степени переживается хорошей, он способен на такие либидинальные отношения с внешними объектами, которые недоступны шизоиду. Его трудность в сохранении таких отношений связана с переживаемой им амбивалентностью. Эта амбивалентность, в свою очередь, обусловлена большей успешностью по сравнению с шизоидом в замещении прямой агрессии (кусание) простым отвержением объекта. Однако хотя его агрессия была дифференцирована, ему в некоторой степени не удалось сделать дальнейший шаг в развитии, который представлен дихотомией объекта. Этот шаг, при его адекватном осуществлении, позволил бы ему управлять своей ненавистью, направляя её, по крайней мере, преимущественно, на отвергнутый объект. И тогда он мог бы направлять на принятый объект любовь, относительно свободную от сопровождающей её ненависти. В той степени, в какой ему не удалось осуществить этот шаг, депрессивный индивид сохраняет состояние, которое было характерно для его отношения к объектам в период поздней оральной фазы, то есть состояние амбивалентности к инкорпорированному объекту. Такая внутренняя ситуация депрессивного индивида существенно отличается от внутренней ситуации шизоида, так как не создает непреодолимого барьера для течения либидо вовне. Следовательно, депрессивный индивид способен устанавливать либидинальные контакты с другими и, если эти контакты приносят ему удовлетворение, его движение по жизни кажется достаточно гладким. Тем не менее, внутренняя ситуация всегда присутствует и может быть реактивирована при нарушении либидинальных отношений. Любое такое нарушение немедленно активирует элемент ненависти в его амбивалентности, и когда эта ненависть направляется на интернализованный объект, за этим следует депрессивная реакция. Любая фрустрация в объектных отношениях функционально эквивалентна утрате объекта (частичного или целостного), и так как тяжелая депрессия является столь частым следствием реальной утраты объекта (в случае смерти любимого человека либо вследствие иных причин), утрата объекта должна рассматриваться как основная травма, вызывающая депрессивное состояние.

В связи с вышесказанным может показаться необъяснимым тот факт, что депрессивная реакция столь часто следует за физической травмой или заболеванием. Физическая травма и заболевание переживаются как утрата. Однако то, что действительно утрачивается – не объект, а часть самого индивида. Сказать, что такая утрата, например, потеря глаза или конечности, представляет символическую кастрацию – всё равно, что ничего не сказать, ибо всё ещё требуется объяснить, почему потеря части тела приводит к той же самой реакции, которая характерна для утраты объекта. Правильное объяснение, по-видимому, заключается в том, что депрессивный индивид все еще в значительной степени сохраняет инфантильную идентификацию со своим объектом. Поэтому для него телесная утрата эквивалентна утрате объекта и это равенство подкрепляется наличием интернализованного объекта, который, так сказать, наполняет тело индивида и наделяет его нарциссической ценностью.

Однако все еще требует объяснения феномен инволюционной меланхолии. Многие психиатры склонны рассматривать этиологию этого состояния как полностью отличную от «реактивной депрессии». Тем не менее, у двух этих состояний есть достаточно много общего с клинической точки зрения, чтобы мы оправданно могли обратиться к использованию принципа: не следует умножать сущности без необходимости. И действительно, не так уж трудно объяснять оба состояния на основании сходных принципов. Инволюционная меланхолия, по определению, тесно связана с климактерическим периодом, характеризующимся увяданием либидинальных стремлений. Однако вряд ли можно сказать, что существует какой-либо эквивалент снижению агрессии. Таким образом, нарушается баланс между либидинальными и агрессивными побуждениями, причем нарушение происходит в том же самом направлении, как и в том случае, когда утрата объекта активирует ненависть амбивалентного индивида. Соответственно, у индивида депрессивного типа климактерическая ситуация по своему воздействию равносильна ситуации реальной утраты объекта в связи с объектными отношениями; и результатом будет депрессивная реакция. Также нетрудно объяснить, почему перспектива выздоровления в случае инволюционной меланхолии меньше, чем в случае реактивной депрессии. В то время как в последнем случае все еще может быть восстановлен баланс либидо, в первом случае это невозможно. Инволюционная меланхолия, таким образом, соответствует общей конфигурации депрессивного состояния. Как и в случае шизоидного состояния, это состояние не является защитой. Напротив, это состояние, от которого индивид пытается себя защитить посредством таких техник (включая переходные техники), которые пригодны для контроля собственной агрессии. Это состояние представляет собой основное бедствие, которое может выпасть на долю индивида, которому не удалось успешно пройти позднюю оральную стадию инфантильной зависимости.

В соответствии с ранее сказанным мы обнаруживаем два базисных психопатологических состояния, каждое из которых вырастает из провала со стороны индивида установить удовлетворительные объектные отношения в течение периода инфантильной зависимости. Первое из этих состояний, шизоидное, связано с неудовлетворительными объектными отношениями в течение ранней оральной фазы; и второе из этих состояний, депрессивное, связано с неудовлетворительными объектными отношениями в течение поздней оральной стадии. Однако из анализа обоих состояний становится очевидным, что неудовлетворительные отношения как ранней, так и поздней оральных фаз дадут начало характерным для них психопатологическим последствиям лишь тогда, когда объектные отношения продолжают оставаться неудовлетворительными в течение последующих лет раннего детства. Следовательно, и шизоидное, и депрессивное состояния должны рассматриваться как существенно зависимые от регрессивной реактивации во время последующих лет детства ситуаций ранней и поздней оральных фаз. В каждом случае травматической является такая ситуация, в которой ребенок чувствует, что его не любят как личность, и что его собственная любовь не принимается. Если на ранней оральной фазе инфантильные объектные отношения были неудовлетворительными, такая травма порождает у ребенка идею, что его не любят, потому что его любовь плоха и деструктивна, создавая тем самым основу   последующей шизоидной наклонности. Если то же самое имеет место в период поздней оральной стадии, у ребенка возникает идея, что его не любят из-за его плохости и деструктивности его ненависти, создавая тем самым основу последующей депрессивной наклонности. Даст ли, в конечном счете, в каком-либо данном случае шизоидная или депрессивная наклонность начало реальному шизоидному или депрессивному состоянию, отчасти, конечно же, зависит от обстоятельств, с которыми сталкивается индивид в последующей жизни; однако наиболее важным определяющим фактором является степень инкорпорированности объектов в течение оральных фаз. Различные защитные техники, которые характерны для переходного периода (обсессивная, параноидная, истерическая и фобическая) представляют собой попытки справиться с трудностями и конфликтами в объектных отношениях вследствие продолжения существования инкорпорированных объектов. Эти защитные техники можно также представить в качестве различных способов контроля шизоидной или депрессивной тенденций и таким образом предотвращающих возникновение шизоидного или депрессивного состояний. При наличии шизоидной наклонности защитные механизмы представляют способы, направленные на предотвращение конечной психопатологической катастрофы (утрата Эго); а при наличии депрессивной позиции защитные механизмы представляют способы, направленные на предотвращение иной психопатологической катастрофы (утрата объекта).

Необходимо понимать, однако, что вряд ли хоть одному индивиду в этом мире в течение всего чувствительного периода инфантильной зависимости и последующего переходного периода выпало на долю счастье наслаждаться совершенными объектными отношениями. Следовательно, никто не становится полностью освободившимся от состояния инфантильной зависимости или от некоторой степени оральной фиксации. Нет и такого человека, который полностью избежал бы необходимости инкорпорировать ранние объекты. Следовательно, можно утверждать, что в каждом человеке наличествует скрытая шизоидная или депрессивная позиция в соответствии с теми трудностями, которые сопровождали инфантильные объектные отношения на ранней или поздней оральной фазе. Таким образом, мы приходим к концепции, что каждый индивид может быть отнесен к одному из этих двух психологических типов. Нет необходимости рассматривать эти два типа как имеющих более чем исключительно феноменологическое значение. Тем не менее, не стоит игнорировать роль наследственного фактора – то есть силу врожденных тенденций сосать и кусать.

В связи с этим вспоминается дуалистическая теория психологических типов Юнга. Согласно Юнгу, «интраверт» и «экстраверт» – это два фундаментальных психологических типа, не связанных с психопатологическими факторами. Моя собственная концепция базисных типов отличается от концепции Юнга рассмотрением психопатологических факторов также двух выделенных мной типов (шизоидный и депрессивный индивид). Имеется, однако, еще одна, в сущности, дуалистическая концепция психологических типов, в большей мере согласующаяся с предложенной мною. Согласно концепции Кречмера, представленной в двух его работах «Строение тела и характер» и «Психология гениального человека» имеются два основных психологических типа – шизотимик и циклотимик. Он считал, что шизотимический индивид предрасположен к шизофрении, а циклотимический индивид – к маниакально-депрессивному психозу. Таким образом, наблюдается поразительное согласие между заключениями Кречмера и моими собственными находками – которое тем более поразительно, так как я пришел к своим взглядам на основании психоаналитического подхода. Единственное значимое отличие состоит в том, что Кречмер рассматривал различия темперамента обоих типов как основанные на конституциональных факторах, и приписывал психопатологические проявления данным различиям темперамента, в то время как, согласно моей точке зрения, психопатологические факторы возникают в период инфантильной зависимости и могут оказывать влияние на темперамент. Я полагаю, что данное сходство концепций поддерживает моё предположение о существовании двух основных типов, по отношению к которым все остальные психопатологические проявления вторичны. Представления Кречмера также обеспечивают некоторую независимую поддержку заключению, что в той степени, в которой рассматриваются психопатологические наклонности, индивиды могут описываться в терминах сравнительной силы лежащих в основании шизоидных и депрессивных наклонностей.

Любая теория основных типов неизбежно сталкивается с проблемой «смешанных типов». Кречмер признает существование смешанных типов и объясняет их наличие балансом между двумя антагонистическими биологическими (и, возможно, гормональными) группами факторов. Согласно представленным в данной статье взглядам, наличие смешанных типов следует объяснять не столько в терминах баланса антагонистических элементов, сколько в терминах относительной силы фиксаций на эволюционных фазах развития. Серьезные трудности в объектных отношениях на ранней оральной стадии приводят к установлению шизоидной позиции; а на поздней оральной стадии – к депрессивной позиции. В тех случаях, однако, в каких такие трудности могут быть поровну распределены между этими фазами, мы можем столкнуться с фиксацией на поздней оральной фазе, накладываемой на фиксацию на ранней оральной фазе. В таком случае можно обнаружить, что за добавочной депрессивной наклонностью скрывается лежащая в основе более глубокая шизоидная наклонность. То, что такое может иметь место, не подлежит сомнению. И действительно, даже самого «нормального» человека можно рассматривать как обладающего глубоко скрытыми шизоидными потенциальными свойствами. Столь же верно, что даже в высшей степени «нормальный» человек может в определенных обстоятельствах впасть в депрессию. Сходным образом, шизоиды не всецело невосприимчивы к депрессии, а депрессивные индивиды также иногда проявляют определенные шизоидные характерные черты. Проявит ли себя депрессивное или шизоидное состояние в каком-либо данном случае, несомненно, частично зависит от того, принимают ли содействующие его появлению обстоятельства форму утраты реального объекта, или же они принимают некоторую форму затруднений в связи с объектными отношениями; и там, где наблюдается достаточно ровный баланс между фиксациями на ранней и поздней оральными фазами, это может стать определяющим фактором. Тем не менее, наиболее важным фактором всегда остаётся степень регрессии, а она, в свою очередь, определяется относительной силой фиксаций. В последнем случае, степень регрессии зависит от того, заключается ли основная проблема индивида в управлении любовью или ненавистью; а у некоторых индивидов управление любовью и ненавистью выражены в равной степени.

[1] Первоначально эта статья была опубликована в «Международном журнале психоанализа» (International Journal of Psychoanalysis), 1941, Vol. XXII, Pts. 3 и 4. Печатается по: Fairbairn, W.R.D. (1952) A revised psychopathology of the psychoses and psychoneuroses. In Psychoanalytic Studies of the Personality. London: Routledge, 28-58.

[2] Предыдущая работа, озаглавленная «Шизоидные факторы в личности», посвящена этой теме и включена в эту книгу (Fairbairn, W.R.D. Psychoanalytic Studies of the Personality. London: Routledge, 1952).

[3] Конечно, следует признать, что в связи как с шизоидным, так и с депрессивным состоянием, могут существовать определенные более или менее специфические защиты, вызванные самим этим состоянием, а не лежащим в его основе конфликтом. В качестве примера, можно говорить о маниакальной защите от депрессивного состояния. Такие специфические защиты, по-видимому, приводятся в действие, когда только что упомянутым неспецифическим техникам (а именно, параноидным, обсессивным, истерическим и фобическим техникам) не удается достичь своей цели защиты Эго от натиска шизоидных или депрессивных состояний. Тем не менее, эти специфические защиты должны быть отделены от основных шизоидных и депрессивных состояний, которые их побуждают.

[4] Здесь следует отметить, что терминология, выбранная Абрахамом для описания различных фаз либидинального развития, отличается от ранее использовавшейся терминологии, предшествовавшей его ревизии теории либидо. В этой более ранней схеме признавались три стадии развития: (1) «аутоэротическая», (2) «нарциссическая» и (3) «аллоэротическая». Сама эта терминология подразумевает, что ранняя схема была, по сути, основана на отсылке к объекту (а не отсылке к либидинальной цели). Оставляя в стороне вопросы терминологии, можно заметить, что описание либидинального развития Абрахамом было, по сути, модификацией ранней схемы – которая характеризуется, в частности, вставкой двух «анальных фаз» между нарциссической (поздней оральной) и аллоэротической (генитальной) фазами. Эта вставка делалась с той целью, чтобы в схему либидинального развития можно было вставить стадию «частичной любви»; однако безотносительно к тому, какой смысл мог связываться с этой целью, следует отметить, что в новой схеме была утеряна   отсылка к объекту.

[5] Следует объяснить, что в мои намерения ни в коей мере не входит принижение значимости «генитальной» стадии по сравнению с оральной стадией. Скорее, мое намерение состоит в подчеркивании, что реальная значимость «генитальной» стадии заключается в зрелости объектных отношений, и что генитальное отношение является лишь элементом такой зрелости. В равной степени будет справедливо сказать, что реальная значимость оральной стадии заключается в незрелости объектных отношений, и что оральное отношение является лишь элементом такой незрелости; однако на оральной стадии значимость физического, в сравнении с психическим, элементом в отношениях более заметно выражена, чем на «генитальной» стадии, вследствие физической зависимости младенца.

[6] Я использую здесь термин «первичная идентификация» для обозначения катексиса объекта, который еще не дифференцирован от осуществляющего катексис субъекта. Термин «идентификация» иногда используется в этом смысле; однако он чаще используется для обозначения установления отношений, основанных на тождестве с объектом, который уже был дифференцирован, по крайней мере, в некоторой степени. Последний процесс представляет возобновление характерного для первичной идентификации типа отношений и поэтому, строго говоря, его следует описывать как «вторичную идентификацию». Данное отличие теоретически важно иметь в виду; однако если этого не забывать, для удобства может использоваться простой термин «идентификация» без специфической отсылки к первичному или вторичному характеру процесса; и в последующем он будет использоваться именно таким образом. Данное понятие также используется в другом смысле для описания установления эмоциональной эквивалентности между объектами, которые существенно различны (пенис и грудь).

[7] Это находится в согласии с тем, что хотя экскреторные функции являются неотъемлемо отвергающими по природе, они также, в некотором смысле продуктивны, и поэтому приобретают для ребенка дополнительное психологическое значение творческих и «дающих» актов.

[8] Эта схема означает нормальное либидинальное развитие, однако следует помнить о различии между такой нормой и реальным процессом развития, обнаруживаемым в психопатологическом случае. Необходимо понимать, что естественным объектом в период ранней оральной фазы остается реальная грудь матери, безотносительно к процессу, посредством которого грудь ментально инкорпорируется и устанавливается в качестве внутреннего объекта, причем в течение этой фазы индивид физически и эмоционально зависит от груди как внешнего объекта, не считая эмоциональной зависимости от интернализованной груди. Необходимо понимать, что грудь может сохраняться в качестве внутреннего объекта в течение более поздних либидинальных фаз, хотя она и не является естественным объектом для этих стадий.

[9] Важный аспект различия между инфантильной зависимостью и зрелой зависимостью состоит в том, что первая является состоянием, от которого еще не отказались, тогда как вторая является состоянием, которое уже было достигнуто.

[10] Данная ситуация более подробно рассматривается в моей более ранней работе, озаглавленной «Шизоидные факторы в личности» (включенной в данный том).